А если бы у меня были серебряные пули?
Или лучше осиновый кол?
Больше стрелять я не стал, перевалился через тугой борт, нащупал рукоятку руль-мотора.
«А вдруг не заведется? Такого просто не может быть, но вдруг?»
Двигатель, разумеется, запустился сразу, под кормой вспух бурун, клипербот, набирая скорость, стал выходить на редан.
«С яхты свяжусь с гавайской береговой охраной, — думал я, выбирая дорогу между во множестве разбросанных вокруг коралловых рифов, — пусть делают, что хотят. Высылают штурмовую группу, заливают остров пирогелем или святой водой. Только попробуй еще по радио доходчиво объяснить, что здесь у нас творится…»
Алла смотрела назад, через мою голову, в бинокль, который она взяла в рундуке под банкой.
— Игорь… Там на берегу появилась Вера… И они что-то делают возле нашего катера…
— Ерунда…
Но сам-то я знал, что заделать две пробоины и откачать мотопомпой воду — на час работы. За этот час я должен ломаными галсами уйти за горизонт. Или… Мысленно пересчитал патроны и впервые в жизни пожалел, что увлекся таким, на первый взгляд, красивым и романтичным парусным спортом…
Глава 11
Домой, в Москву, я возвращаться не хотел. Категорически. Можете называть меня трусом и паникером. Ради Бога. Хотя лично я не уверен, что такой оценки заслуживает человек, не желающий добровольно лезть в мышеловку, как бы привлекательно ни выглядела в ней приманка.
После того как удивительно удачно (хотя и вполне безрассудно, с точки зрения чисто навигационной) я проскочил между двумя крыльями очень вовремя подоспевшего жуткого тайфуна, и ценой всего лишь одного сорванного паруса и выбитых стекол кокпита мы с Аллой избавились от казавшейся неминуемой встречи. Нашим покойничкам не оставалось ничего другого, как подстерегать нас в Москве по хорошо им известному адресу.
Если, конечно, мы вообще им теперь нужны.
Разумеется, логика представителей загробного мира может оказаться абсолютно непредсказуемой, но тогда говорить вообще не о чем. Никаких других способов мышления, кроме общедоступных, в моем распоряжении все равно не имелось, я мог только, по возможности оригинально, комбинировать стандартные блоки идей и поступков в надежде, что противник в итоге запутается и потеряет след.
Добравшись до Гонолулу, мы чуть не сутки просто отсыпались в номере, потому что последнюю неделю я ни разу не спал больше двух часов подряд.
Зато, проснувшись на рассвете, подойдя к панорамному окну, увидев со стометровой высоты черно-синюю вогнутую чашу океана под бледным куполом неба, готовым принять в себя обещающий вот-вот вынырнуть из волн солнечный диск, я с неожиданным облегчением ощутил, что все плохое — в прошлом.
Я подождал — а что, как эта внезапная эйфория столь же неожиданно пройдет? Так со страхом ждешь возвращения вымотавшей всю душу и вдруг утихшей зубной боли.
Нет, не возвращалась. Даже наоборот. Уверенность, что все образуется, только окрепла.
Побрившись и вообще приведя себя в цивилизованный вид, я спустился в круглосуточно работающий в цокольном этаже торговый центр и на свой вкус выбрал для Аллы легкое, светящееся изнутри платье цвета морской волны, по которому порхали райские птицы, изящные туфельки на каблучках и еще кое-какую мелочь.
Когда она вышла из ванной в белом купальном халате, я уже разложил на обширном диване то, в чем ей предстояло выйти в свет.
— Что это, Игорь? Для меня? Ты думаешь, я это должна надеть?
— Естественно. Мне как-то поднадоели за последнее время дамы, напоминающие беглецов из лагеря военнопленных… Да и местная публика вряд ли отнесется к твоим грязным шортам с пониманием…
— Ты совсем сумасшедший, милый. Это наряд для вечернего коктейля, в лучшем случае, а не для утреннего выхода в город.
— А мне нравится. Впрочем, в город можешь идти в чем хочешь, а завтракать уж придется в этом…
Солнце оторвалось от края океана, и хрустальные призмы потолка засияли красными, синими, золотыми искрами.
— Ну, хорошо. Выряжусь, как дама полусвета. Только в награду за твой героизм в борьбе со стихиями. Однако до завтрака еще минимум три часа, и я бы хотела просто погулять по набережной.
— Думаешь, это лучший вариант? Можно придумать и поинтереснее…
Легкая эйфорическая волна, будто после пары бокалов шампанского натощак, продолжала нести меня, и держался я с Аллой неожиданно раскованно, раньше так не получалось, стиль общения и пределы допустимого поведения не явно, но твердо определяла она.
Чтобы убедиться в достигнутом и развить успех, я потянул ее к себе за длинный конец пояса. Одинарный узел легко распустился. Алла, тоже удивленная сменой ролей, уронила с плеч халат.
…Мы ведь с ней впервые оказались по-настоящему одни после года разлуки в приличном номере с широкой и чистой постелью, а не в сыром и душном бетонном бункере, и сама Алла была отдохнувшая, вымытая в ванне со всякими ароматическими и смягчающими кожу солями и шампунями, а главное — не сковывал ее тяжелый многодневный стресс.
Я и не помню, когда последний раз испытывал нечто похожее. Есть особое упоение в том, что женщина, обычно холодновато-сдержанная, удерживающая на расстоянии одним лишь коротким взглядом, вдруг теряет голову, погружаясь в сумрачную пучину страсти и инстинктов… То тяжело дышащая, одновременно агрессивная и покорная, шепчущая бессвязные ласковые слова и жаждущая их, то бессильно распластавшаяся на смятых простынях, едва отвечающая на поцелуи мягкими губами, и вновь, после короткого отдыха, жадно требующая новых изощренных, мучительно-сладостных ласк…
В такие моменты почти невозможно представить эту жрицу любви другой, надменной, строго и элегантно одетой, когда сама мысль об обладании ею кажется кощунственно-абсурдной. Потом, опираясь спиной о высоко взбитую подушку, заложив руки за голову и глядя в окно на затягивающие горизонт тяжелые темные тучи, она будто в шутку спросила:
— А может, лучше вообще никуда не ходить? Нам, кажется, и здесь не так уж плохо. Закажем завтрак в номер…
— И обед, и ужин…
Я вообще-то могу представить себе и такой способ проведения отпуска, но сейчас хотелось несколько большего разнообразия. За стенами как-никак Гонолулу, а не осенняя Вологда.
Вот и пришлось напомнить Алле о ее недавнем желании.
Наверное, лучше бы я этого не делал.
Пока мы сумели наконец выйти на улицу, погода окончательно испортилась. Западный ветер — отголосок пронесшегося над океаном тайфуна — пригнал густо пропитанные водой тучи, и по набережной нам гулять не пришлось. Первые крупные капли перешли в ровный, звенящий и шелестящий дождь.
От горячих плит тротуара поднимался пар, океан, только что густо-синий, приобрел тусклый оловянистый блеск.
Зато очень уютным оказалось кафе на крыше нашего отеля… А уж вид из него открывался абсолютно сказочный.
За завтраком она попыталась было осторожно завести разговор о наших планах, но я сразу понял, к чему она клонит, и достаточно твердо пресек эту тему.
В любом случае сегодня такой вопрос не стоит. Пятьсот миль штормового океана — надежная гарантия от неприятных встреч. Отдыхай и развлекайся, как подобает здесь и сейчас. Все прочее — не твоя забота. Мужчина знает, что говорит…
Не знаю, насколько убедительными показались ей мои слова, но она кивнула, улыбнулась и слегка погладила меня по щеке.
Выбор блюд шведского стола не оставлял желать лучшего, тем более что все было оплачено заранее, и мысли о печальном состоянии наших финансов не омрачали гастрономических утех. А выдержанный в иронической манере рассказ о моих похождениях среди звезд окончательно вернул нас в безмятежное прошлое.
Да и дальнейшее будто бы подтверждало мой утренний оптимизм. Я уже как-то отмечал, что теория вероятности имеет целый ряд канонических постулатов, в том числе и такой: при достижении определенной концентрации маловероятных событий процесс входит в режим автоколебаний, и исключения становятся правилом.
Жаль только, что неизвестен алгоритм, включающий этот механизм, да вдобавок история учит, что подобные флюктуации редко заканчиваются благополучно. Взять того же Поликрата с его пресловутым перстнем.
Часа через полтора дождь прекратился. Выглянуло солнце, и мы отправились на пляж. Накувыркавшись в волнах всемирно знаменитого прибоя, я оставил Аллу нежиться на коралловом песке и отлучился в ближайший бар освежиться пивом.
А там, в прохладной тени магнолий, увидел навалившуюся на стойку массивную фигуру, облаченную в пятнистый тропический масккостюм с наплечными нашивками «Пресса». Это был не кто иной, как Майкл Панин, человек, который в нынешней ситуации при грамотно проведенной «артподготовке» мог оказаться для нас полезнее, чем кто-либо другой. И о котором я совершенно не вспоминал — ни сейчас, ни все последнее время. Да и с чего бы вдруг?